Зайдя на НБ, я охнул и ахнул.
Столь много юных дев - я б их трахнул.
Но злые фотографы изуродовали их тела и лица.
Я с испугу от этих фото побежал молиться.
Я пытался забыть сей ужас и страх.
Смотрю я на фото, там то уродка, то лах.

Когда писал я стихи,
Плакали матери.
Проходили годы лихие.
А мне сдают жизнь, арендодатели.
И жду с грустной миной я своего конца.
Жду смерти.
Ну или его гонца.
А пока сосните,
Сосните и проглотите с моего конца.

Окей, окай, и другие заимствованные слова.
Всеми ими забита моя голова.
Но не так забита как рот Ирис-Админа.
Спермачиной покрыта её грустная мина.

Я помню было время,
Под ногами шелестела листва.
Я помню было время,
Везде продавалась анаша.
Я помню было время,
Все дудели в трубу.
Я помню было время,
Все ты давала в п...у.
Я помню было время,
Везде валялись шприцы.
Я помню было время,
Постоянно валялась и ты.

Трижды раскрыт,
Трижды проспит.
У него спид.
Убивает гнид.
В толпе не сидит.
Всюду бдит.
Он генгста щит.
Под бит-бит-бит.

Стучать - удел питушиный.
Некуда им деть язык свой длинный.
И пальцы быстро по клаве стучат.
Потеет от радости клевещущий гад.
И модеры, в коршунов обратившись,
И всякой чести и гордости лишившись,
Всех сажали в бан, показав свои омерзительные лица.
Но я каждый раз восставал из пепла, словно жар-птица.