Сломанный Будда. Часть 1.

Мне было семь, когда наши родители умерли. Брат говорил, что они уехали далеко, но по его грустным глазам я понял неладное. Ему тогда было тринадцать. Через год я узнал правду. Они праздновали годовщину свадьбы. Праздновали в нашем загородном доме со всеми родственниками, нас они не взяли. Точнее они не взяли меня, а брат остался за няньку. Тогда в наших с братом судьбах что-то непоправимо надломилось. Дядя Мадара все мне сам рассказал, когда Итачи не было дома. Это был газ. И простая неисправность в проводке. Сорок три человека и наш дом собирали по всему близ лежавшему лесу. Отца и мать нашли под слоем досок и земли, они были вместе и крепко держались за руки. Дядя ушел, а я плакал. Плакал не потому, что я больше никогда не увижу родителей, а из-за брата. Я весь год гнал от себя грустные мысли, в то время как брат нес весь этот груз на себе. Глядя мне в глаза, лгал и улыбался, а в душе зияла дыра. Там он потерял не только родителей, но и частичку себя. Об этом мне тоже поведал Мадара.
Сейчас мне уже самому тринадцать. Брат неизвестно где. Полгода назад меня отправили послушником в храм. Брат связался с этой змеей не понятно зачем. Этот гад Орочимару слишком много на себя берет. Когда я спросил об этом, он ясно дал мне понять, что это не мое дело. «Ты слишком слаб, мой маленький глупый брат», иногда мне кажется, что брату на меня плевать с Токийской башни. Но Мадара говорит, что последние два года брат всевозможными способами пытается заработать денег, дабы я ни в чем не нуждался. Поэтому в храме я стараюсь вести себя прилежно и не разочаровывать брата, хоть я на него и злюсь.
Уже середина лета, через семь дней мне исполнится четырнадцать. Брат обещал приехать, надеюсь он не обманул.
Настоятель храма, мягко говоря, странный, но если уж совсем на чистоту…, Короче, он полный извращенец. Не, ну как таких земля носит? Я когда у него в комнате прибирал, нашел много книжек в ядовито-желтой обложке. Порнография чистой воды, да в придачу из-под его же пера. Джирая-сан всю неделю пытался объяснить, что такова его судьба, но в моих глазах он с самого начала не блистал.
И вот поздний вечер двадцать третьего июля. Впервые мне хреново настолько, что хочется вместе с этим извращенцем нажраться и не проснуться вовсе. День рождения, а чувство будто убили и снова воскресили. Брат, ты такая скотина. Я полгода мучился догадками, все ли у тебя хорошо. А в итоге пришел этот старый хрыщ Орочимару и с порога храма заявил «Твой брат смылся, щенок, теперь твоя жизнь принадлежит мне, и некому тебя больше защищать от этого гнилого мира». Пока я переваривал информацию, он уже слинял. И как мне теперь думать обо всем этом? Да никак. Мне кажется, что судьба подкинула лишний повод для ненависти к брату. Я даже не знаю, когда он закончил школу и закончил ли вообще. Я ничего о нем не знаю, перед этим туманом незнания и непонимания, я со своей жизнью чувствую себя голым. Итачи все обо мне знает. Все, чем я сейчас живу, есть воля брата и полное отсутствие сопротивления с моей стороны. Я думал, так будет лучше. В попытке не мешать ему, убил свой внутренний стержень. Быстрее бы уже закончилось лето. А потом все стандартно: школа, дом-храм, школа. Можно будет попытаться утопить свои мысли в толстенных книгах из библиотеки. Библиотека, она стала для меня еще одним домом. В этом доме не было никого, только я и те, кто сам решал свою судьбу. Как я ненавижу эти слащавые романы про непобедимых суперменов. Но я все равно их читаю, может потому, что мне хочется думать о том, что так быть не может? Это там все хорошо и главный герой спасает и принцессу и мир в придачу. А здесь реальность. Наверное так я мщу. Мщу этим пожелтевшим от старости страницам. И думаю, что этот герой сломался бы, окажись он на моем месте. Где нет волшебного артефакта, и для скряги судьбы ты очередная песчинка в океане пустыни. Да и принцессы нет, да и нафига нужно ее жалкое подобие без столь пафосного "и-пол-царства-в-придачу". Пять минут. Ровно столько осталось, чтобы брат явился, весь запыхавшийся и взмокший. Потому что спешил. Потому что знал, ждут. Ждут и надеются. Но двери так и не шелохнулись.
Моя комната. Маленькая каморка моей души ровно в четыре татами. На стене мерными шагами отмеряют время часы. Вокруг лампочки под потолком кружит моль. Я. Часы. Моль и лампа. В момент осознания этого начинаешь уже под другим углом воспринимать эту кладовку. Да, именно кладовка. Даже не клетка. Кто угодно может сюда зайти и также беспрепятственно выйти. Или закинуть ненужную вещь, не заглянув при этом во внутрь истерзанной души. Брат, ты сволочь. Ты редкостная сволочь. Ты столько лет давал мне надежду на "все-будет-хорошо". Но до конца ты и сам так и не смог в нее поверить. И, не сумев простить себя за ложную надежду, сбежал. Но это я пойму потом, когда сам сломаюсь. Поменяются только действующие лица, а смысл останется, дабы в нутрии все гнило дальше.
Я начал готовится ко сну. Медленно раскатал футон. Постелил простынь, а потом очень долго и тщательно ее разглаживал руками. Мне вдруг подумалось, что завтра я уже не проснусь, и это будет в порядке вещей. Я пытался запомнить прикосновения ткани, но получалось не очень, пришлось закрыть глаза. Да, так лучше. Мир сузился до границ вытянутых рук на футоне. Когда я прикасался к тем местам, где все еще были складки, ткань отдавала прохладой. По уже выглаженным местам, я проводил ладонью с неприязнью, они хранили мое же мимолетное тепло. Ткань не могла мне ответить взаимностью. А именно сейчас хотелось этого честного ответа теплом на тепло. Может потому, что я осознал свою покинутость? Нет здесь больше ни отца, ни матери, ни брата, а с ним мою кладовку покинула и надежда на все хорошее. Меня охватило легкое смятение и жар, когда я представил на месте футона с простыней себя, а рука могла быть чьей угодно, но не моей. В какой-то из книжек это было названо онанизмом. Но так даже лучше, потому что никто не ворвется и не начнет предъявлять права на твою территорию.
Дыхание стало прерывистым, хотя все складки были уже разглажены, а я все продолжал гладить это податливое тело футона. Голова наполнилась тяжестью доселе мне неведомой, но не менее приятной. Пришлось откинуть назад. Я даже не заметил, как одна рука начала поглаживать тонкую кожу на шее. Это приятно. Запустив руку в волосы, и как бы их оттягивая, мой мозг почувствовал свободу от неумолимого потока мыслей. Провел ладонью по лицу, очертил линию подбородка, и как бы невзначай провел пальцами по губам. Тугой комок приятного напряжения скатился вниз, сминая преграды. Плавно изогнув кисть, рука последовала за этой тяжестью и на мгновение остановилась в нерешительности. Не то что бы я никогда не ощущал возбуждения, просто так откровенно я делаю это впервые. Пальцы на ногах непроизвольно сжались, они немного затекли. Все это внутреннее движение сверху вниз, напомнило мне, что я сижу подобрав ноги под себя и это было малость не удобно. Пришлось все также с закрытыми глазами переместить ноги вперед перед собой. Из моей груди вырвался стон облегчения. Это меня сильно смутило, я помнил, что у храма очень тонкие стены, хотя комната Джираи-сана и находилась в другом крыле. Чтобы не потерять нить удовольствия, я продолжил. Рука оказалась у пояса распахных храмовых штанов. Опустив руку дальше, невольно задел жаркую и уже твердеющую плоть. Это тоже было частью меня, хотя иногда мне и казалось, что все это живет отдельно. Сегодня я в первый раз решил довести дело до конца. Я уже было взялся за свой член, как вдруг я услышал позади себя грохот открывающейся двери. Ни шорох, а именно грохот. Слава Будде я сидел к своему гостю спиной.
- Джи….- я только и успел, что повернуть голову и понять, что блондин с сияющей улыбкой не был Джираей-саном.
- Добрый вечер! Меня зовут Узумаки Наруто, и с сегодняшнего дня я буду жить здесь!- все, о чем я еще был в состоянии подумать, это то, что, наверное, у меня больше никогда не встанет и рука не поднимется подрочить.