When I die. Июнь. (Часть 7)

Каждые восемь лет человек полностью обновляется.
Сейчас мне шестнадцать, а значит, скоро от восьмилетнего меня ничего не останется.
В двадцать четыре от меня шестнадцатилетнего осталась бы только память. Но я не доживу и до двадцати.
Моя главная цель – Рождество. Я должен дожить до Рождества.
К нему я обновлюсь на пару процентов.
Правда, если думать логически, то из-за рака и попыток справится с ним от меня восьмилетнего (как и шестнадцатилетнего) скорее всего, осталось едва процента двадцать два.
Итачи девятнадцать. И от шестнадцатилетнего него осталось только три четверти.
-«Я надеюсь, ты обновишься ещё как минимум трижды», - я скинул ему смс просто потому, что вспомнил о нём в пятый раз.
Сегодня я вновь проснулся, а значит должен вести себя так, будто скорая смерть и мысли о ней меня ничуть не пугают.
-«Чего?» - Итачи понимает меня только на три четверти. И дело вовсе не в возрасте.
​
Родители же не понимают меня вообще. Просто потому, что им всё равно.
- Я больше не намерен терпеть твои выходки. – кричит отец. – То, что ты умираешь и болен, не означает, что ты имеешь право портить жизнь нам. Мы здоровы, но мы не собираемся во всём тебе потакать. Было бы неплохо, если бы ты поумерил свой пыл.
Глупо было со стороны моего отца предполагать, что я останусь незаметным мальчишкой, средним ребёнком, о котором можно забыть. Забыть как о страшном сне, забыть как о сыне, забыть в супермаркете, на парковке…
Сейчас он всё время злится на меня только уже за одно то, что на меня приходится тратить внимание. Возить к врачам, терпеть мои «выходки», мысли обо мне.
Я предпочитал ездить по больницам с Итачи, но у него колледж, а кто-то из старших со мной быть обязан; я предпочитал проводить дома как можно меньше времени, но мать всё ещё немного, но беспокоится за меня, и я старался не выходить за рамки; я предпочитал пересекаться с родителями и давать им повод вспомнить обо мне лишний раз как можно реже - я пытался быть тенью, но я умираю, и сейчас не время подстраиваться под устоявшиеся «традиции» семьи.
- «О Боги, когда ты уже, наконец, поднимешься с постели?»
- «О Господи, неужели ты встал с кровати?!»
- «Где ты всё время шатаешься? Мог бы заняться чем-то полезным».
- «Потратил бы своё оставшееся время на что-то хорошее, а не на трёп наших нервов».
Я знаю, что я ужасный эгоист и мне стоит вырасти, я понимаю их гнев, но мне не так уж и много осталось. Терпеть всего ничего, и настанет покой. Меня можно будет забыть окончательно и вполне законно.
- «Ты взял машину без спросу и исчез с ней на весь день! Что я должен был думать? Что я должен был делать? А вдруг бы что-то случилось?!»
На меня бы больше подействовали эти слова из уст Чичи. Или хотя бы матери. Последний раз она звонила из Манчестера. Это было почти две недели назад.
Мама прислала открытку: городской пейзаж на светлом закате. Она даже не подписалась.
​
Я думаю, что волновался отец-таки за машину и о том, что подумают о нём другие люди.
Его всегда больше волновали чужие. Я не знаю, с чем это связано.
Вероятно, что-то сломалось или не было устроено в самом начале.
Последним летом на море родители ссорились чаще обычного. Однажды мама отказалась завтракать, заявив, что видеть больше не может сосиски с безвкусным пюре на воде и дешевле было бы поехать в Бенидорм.
- Поезжай, - ответил ей отец. – Как доберёшься, пришли нам открытку.
​



Сегодня мы с Чичи гуляем по городу. Автобус, в котором я еду, почти забит.
Я вошёл в него растолкав людей на входе, прошмыгнул зайцем, закурил сигарету, огрызнулся старичку, попросившему её немедленно потушить. Неплохо, для начала.
Сегодня я нарушаю закон. И должен успеть нарушить его за день как можно больше раз.
​
Потушив сигарету спустя какое-то время, я начинаю свою игру. Она меня пугает, но я ничего не могу с собой поделать.
​
Я убиваю людей.
​
В мыслях. Маленькая игра в бога.
Вот стоит мужичок с лысеющей головой и не подходящим к рубашке галстуком.
Он умрёт по пути в офис, на его голову упадёт часть перекрытия – оборвётся трос крана.
Эта милая бабулька в розовом платьишке умрёт в одиночестве, а кошка Флаффи съест её щёки.
У этой молодой девушки с бордовыми волосами будет язва желудка, она умрёт… в тридцать пять.
Хм. Может это считаться как ещё одно нарушение закона?
Пять очков за опухоль на шее у женщины в шарфике. Восемь за растёкшийся по венам трёхгодовалого мальчишки искусственный краситель и прочее дерьмо из разноцветного драже, которым кормит его папаша.
Двенадцать баллов за взрыв автобуса. И бонусом сверху – два за разлетевшиеся его оплавленные куски.
Автобус проносится мимо городского кладбища.
Пять баллов за местный зомби-апокалипсис.
Они хотят уничтожить всех живых в городе, в стране, в мире.
Их кожа почти разложилась и стала склизкой, из жидких горл слышно бульканье в лёгких.
Хотя на самом деле зомби – это живые, которых заставили думать, что они мертвы.
Пожалуй, стоит остановиться.
Если я убью всех этих пассажиров, мне станет тоскливо.
​
В окне начали мелькать родные некогда места: дорога, по которой я ходил в школу, мини-маркет, видеосалон, кафе «Барбекю». Полтора года назад на деньги, которые нам выдавали на обеды, мы покупали здесь кебаб с картошкой фри (а Чичи – кебаб с картошкой и сигарету из-под прилавка). В мини-маркете на Уиллис-авеню первыми в городе начинали продавать коктейль из дроблёного льда с сиропом. Не могу поверить, что я забыл о мини-маркете…



Небо серого цвета на северо-западе постепенно темнеет. Слышны звуки бокалов и разговоров, детского плача и шума асфальта под шинами. В моей чашке отражается солнце и движение облаков.
Это приятно - сидеть на улице за столиком кафе и смотреть на солнышко.
- Ты словно вампир. – ноет Итачи. – Ты вытянул из меня все силы.
Он никогда прежде не позволял себе жаловаться, так много жаловаться.
Он отодвигает тарелку и кладёт голову на стол.
Мне здесь всё очень сильно нравится – и полосатый, как новогодние леденцы, навес над нами, и открывающийся вид на площадь и фонтан. И аромат дождя в воздухе, и птицы, сидящие на стене над мусорными ящиками.
- Что это за птицы?
Приоткрыв один глаз, Чичи бросает взгляд на птиц:
- Скворцы.
- Откуда ты знаешь?
- Просто знаю. Перестань.
Я сомневаюсь в его правоте, но тем не менее записываю на салфетке название.
Чичи отодвигает заскрипевший стул, но я ещё не готов. Мне хочется наблюдать за чёрной тучей, наползающей на солнце. Я хочу увидеть, как почернеет серое небо. Поднимется ветер и с деревьев облетят листья. А я буду их ловить. Я придумаю сотни желаний.
Итачи кладёт голову на руки; теперь мне не видно его лица.
Я чувствую тяжёлую негативную энергетику с его стороны. А ведь по идее с Чичи мне должно становиться легче.
Он напряжённо выдыхает, пытаясь расслабиться и вернуться в состояние безмятежного покоя. Мы продолжаем разговор:
- Доктор говорит, что это нормально, что иногда ты желаешь зла здоровым. Это психология болезни, и в этом нет твоей вины. Многие больные втайне желают заболеть окружающим.
- Тем не менее, мне кажется, что тебе пора взять себя в руки, – продолжает он. – Так что у тебя за пункт на сегодня?
- Нарушить закон.
- Вот как? – едва уловимо он приподнял брови. Никто, кроме меня, это бы не заметил.
С ним я привык обращать внимание на неуловимые мелочи.
По площади спешат три женщины с детьми в коляске.
- Скорее! – перекликаются они. – Сюда, быстрее, пока опять дождь не начался.
Протискиваясь мимо нас за свободный столик, они дрожат и смеются.
- Кто что будет? – выкрикивают женщины. – Что возьмём? – Они щебечут, как скворцы.
Итачи выпрямляется и, прищурившись, смотрит на женщин, словно недоумевает, откуда они взялись. Они суетливо и шумно снимают куртки, рассаживают малышей на высокие стулья, листают меню и заказывают фруктовый пирог с оком.
- И что ты предлагаешь?
- Я хочу нарушить как можно больше правил. А ещё можно было бы устроить революцию. Или акцию протеста. Кстати, мы могли бы добраться до Букингемского дворца на автобусе…
- Так. Остановись. Это, конечно, забавно, но неужели у тебя в этот раз нет идей?
- Они придут по ходу дела. Давай просто отправимся в Даунтаун? Там различные нарушения сами найдут нас!
Он отворачивается и смотрит на темнеющую тучу.
- Поверить не могу, что позволяю втягивать себя в такое.
Это в последний раз.
Двадцать пять.
В нижнем городе мы оклеветали мужичка из автобуса, перепрыгнули через турникеты в метро, попытались купить самокрутку у бармена в клубе за пятнадцать долларов. Купили за двадцать пять и скурили её прямо на улице, идя по тротуару. Мы остановились у ближайшей подворотни и перевели дух. В голову пришла ещё одна идея.
Я с силой подался на Чичи, и от неожиданности он стукнулся спиной о бетонную стенку.
- Я хочу тебя. – остатки разума растворились в дыме четвёртой затяжки. Точнее, мне хочется так думать.
Мне уже всё равно, что и когда.
- Ты спятил? – он натужно выдыхает. Но не отталкивает меня.
Он наклоняется к самому моему уху:
- Нет.
«Я на такое не пойду», - говорит он. – «НЕТ».
Но от его близости мне начинает сносить крышу. Мои щёки начинают гореть, воздуха не хватает, и я не знаю, смогу ли я убедить его.
- Ты не хочешь меня? – шепчу в ответ. И уже не понимаю, что происходит.
Ещё одно нарушение – секс в общественном месте.
Я хочу его осуществить.
- Мы не должны нарушать все правила и законы, которые есть. Ты же не собираешься втянуть меня в занятие проституцией, продажу наркотиков и прочее? Ты спятил. – пара затяжек не произвели на его рассудок почти никакого влияния? Чёрт. – Ещё есть работорговля, поджоги, взрывы, теракты, ограбления. Ты же не собираешься делать всё это, верно?
А ещё подделка денежных купюр, осквернение могил, сокрытие врачебной ошибки, халатность, саботаж на борту.
Он слишком прав, чтобы я мог согласиться.
Он слишком в своём уме, чтобы мы могли пойти дальше.
​
- Тогда уходи. – говорю ему я.
- Я собирался заглянуть в ближайший магазин; будет это супермаркет или магазинчик на заправке – не знаю. Я возьму что-нибудь, не знаю. Ручку, канистру с машинным маслом или антифризом, шоколадный батончик, замороженную индейку – что попадётся.
И уйду не заплатив. Не хочешь – не нужно. Я без тебя прекрасно справлюсь.
- Ладно, я пойду с тобой, но учи: больше я не позволю тебе вести себя так отвратительно. И в следующий раз, поверь, я уйду сразу же без капли сожаления.
Двадцать шесть.
​
«Моррисон» - самый крупный супермаркет в торговом центре. Под вечер в него всегда наваливает куча народу.
- Бери корзину, - приказывает Чичи. – И посматривай, нет ли где охранников.
- Как они выглядят?
- О Боже. – прикладывает ладонь к лицу он. Его пальцы и ладонь наверняка очень холодные, а лоб тёплый. – Так, будто они на работе!
​
Я брожу по магазину, внимательно разглядывая полки с товарами. Сто лет не был в супермаркете.
Несмотря на затуманенную голову, теперь я вижу картину своей жизни предельно чётко: я уже почти превратился в овощ, а мой список скорее похож на жалкие попытки исправить это. На самом деле он делает только хуже: вместо того, чтобы жить своей непродолжительной жизнью, я эксплуатирую свою болезнь, а не пытаюсь не замечать её. Это не то, чего я хочу.
Всё очень плохо.
Всё идёт не так.
​
В гастрономическом отделе на прилавке стоят блюдечки.
Я беру два куска сыра и оливку, понимаю, что голоден как волк, прихватываю с фруктового прилавка горсть черешни и отправляю в рот. Я жую ягоды на ходу.
Итачи объясняет мне: в корзину следует класть то, что мне не надо, - обычные товары вроде томатного супа и сливочных крекеров.
- А в карман, - говорит он, - то, что тебе надо.
- Например?
Чичи начинает ещё больше раздражаться.
- Откуда мне знать, чёрт побери? Здесь полно всего. Выбирай сам.
Я беру маленькие пакетики растворимого какао. Пакетики незаметно проскальзывают в карманы моей куртки.
- Класс! – произносит Итачи. – Ты благополучно нарушил закон. Теперь мы можем идти?
- И это всё?
- В общем, да. Да!
- Глупость какая-то. Лучше бы мы сбежали из кафе, не заплатив.
Он вздыхает и кидает взгляд на часы на экране мобильника:
- Это всё слишком затянулось. У тебя пять минут.
- Ты будешь просто смотреть?
- Считай, что я на шухере.
В корзинку отправляется упаковка чёрного чая в пакетиках, антибактериальный лосьон для рук – в карман. В фармацевтическом отделе продавщица обсуждает с покупателем бронхиальный кашель и вряд ли хватится тюбика крема от ожогов – в карман. В корзину - хрустящие хлебцы. Ха, это всё равно, что собирать клубнику.
- У меня неплохо получается. – сообщаю я Чичи.
- Отлично. – я замечаю, что он начинает нервничать. С виду он выглядит холодно и безразлично, это нам на руку.
И он даже не слушает меня. Он занят чем-то своим. Думает о чём-то своём. Возможно, он собирается бросить меня тут и поспешить навстречу. Может думает, что я правда чокнулся и от меня стоит бежать. Может вспоминает былые времена. А скорее всего, он просто хочет вернуться домой и ему уже правда на всё плевать. Я невыносим.
​
Я окликаю его и понимаю, что он мне больше ни слова не скажет.
Я отстаю от него и направляюсь в кондитерский отдел.
В нём полным-полно ярких и блеклых упаковок с дорогими конфетами, дешевыми плитками, разнообразными фигурками – мне показалось, что здесь даже есть Санта и Пасхальный Кролик.
Я хватаю две перевязанные милыми ленточками коробки с трюфелями всего по фунту восемьдесят шесть пенсов.
Эта байкерская куртка словно создана для воров.
​
К крайнему ряду с холодильниками мои карманы уже битком набиты. Я прикидываю, сколько продержится в куртке мороженое «Бен и Джерри», и тут мимо проходят две девушки, с которыми я когда-то учился.
Увидев меня, они останавливаются, наклоняются друг к другу и о чём-то шепчутся. Я собираюсь написать Итачи, чтобы он выручил меня, но девушки подходят ко мне.
Одна из них спрашивает, тот ли я, за кого они меня приняли.
- Ага.
- Помнишь нас? Мы Дана и Мелани. – Она произнесла это с таким видом, будто они всегда идут в паре. – Ты ведь ушёл в одиннадцатом классе?
- В десятом.
Девушки выжидающе смотрят на меня. Неужели они не понимают, что я живут совершенно в другом мире, где время течёт гораздо медленнее, чем в моём, и мне абсолютно не о чем с ними говорить?
- Как дела? – наконец спрашивает… Мелани. Дана кивает, словно полностью согласна с вопросом. – Ты всё ещё лечишься?
- Уже нет.
- Значит, ты выздоровел?
- Нет.
Я наблюдаю, как до них постепенно доходит смысл моих слов. Сначала округляются глаза, потом краснеют щёки, приоткрываются рты. Почти предсказуемая реакция. Они меня больше ни о чём не спрашивают, потому что корректных вопросов не осталось.
- Я тут с Итачи.
- Твой друг, что учился классом старше?
- Именно. К сожалению, он куда-то пропал и мне нужно его найти, пока мы не потеряли друг друга окончательно.
Девушки кивают, и я удаляюсь вглубь первого попавшегося отдела.
Если бы я решил устроить поджог, я бы поджог дом Чичи.
​
Он наверняка ушёл, и так даже лучше: мне не составляет труда прийти к кассе, сделать вид, будто с удивлением обнаружил, что забыл дома кошелёк и поставить корзину на пол. Чешу в затылке и направляюсь к выходу. И тут кто-то хватает меня за запястье.
Вроде бы Чичи говорил, что магазинных охранников легко вычислить. Но я думал, что они будут в костюмах, а не в куртках: они же всё время в помещении.
На остановившем меня мужчине тёмно-синяя джинсовая куртка. Волосы коротко острижены.
- Вы собираетесь платить за то, что у вас в кармане? – спрашивает они и добавляет: - У меня имеются основания полагать, что в пятом и седьмом ряду вы прятали в куртку товары. Это видел наш сотрудник.
Я вынимаю из кармана пакетики какао и протягиваю ему:
- Возьмите.
- Вам придётся пройти со мной.
Я чувствую, как начинают гореть мои щёки.
- Нет, извините…
- Вы собирались уйти из магазина, не заплатив, - настаивает охранник и тащит меня за собой. Итачи должен был контролировать это всё, контролировать меня. Но он не справился. Он слишком боится моих демонов. Он уже ненавидит меня. Презирает.
Поделом мне.
Мы направляемся по проходу вглубь магазина. Окружающие сверлят меня свирепыми взглядами. Без подельника в виде Чичи я чувствую себя глупым эгоистичным нашкодившим ребёнком.
Так и есть. Охранник вряд ли имеет право меня так тащить. Я начинаю задыхаться и хватаюсь за полки, упираясь.
Он мнётся:
- Вы хорошо себя чувствуете? У вас астма?
- Нет, я… просто…
Договорить не получается. Слишком много слов рвётся с языка.
Он хмурится и перестаёт меня тащить.
Зовёт помощника по пейджеру. Тот подходит ко мне куда-то и уводит. В моих ушах время от времени слышен шум, заглушающий его слова.
Он уводит меня в какую-то комнатку и садит на стул за столом. На стул напротив садится он сам.
Помощник охранника даёт мне отдышаться и просит вынуть всё из карманов куртки. Я без промедлений следую указу.
- У тебя есть два выбора: или мы отвозим тебя домой и говорим с твоим отцом, либо мы отвозим тебя в полицейский участок.
- Домой. – говорю я.
Я не знаю, что будет. У меня сотни догадок. И ни одна не похожа на верную.
​
В машине мистера Джонсона, как он представился, я успел рассказать ему обо всём: о раке, о последнем лете, о рецессивности, о том, как доктор пытался убедить меня в том, что я неизлечим, и что до сих пор я это не принял до конца; о том, что боюсь, что меня все ненавидят, но сам же в этом и виноват.
О холодном катетере и длинной игле. О маминых открытках. Об обещанном миссис Долорес реферате, который я забыл дома и придумал его на ходу.
Когда мы доехали до дома, они с отцом начали обсуждать моё поведение. Я абстрагировался от них и собирался тихо уйти к себе на второй этаж, но отец взглядом приказал мне оставаться здесь.
Напоследок мистер Джонскон кинул:
- Вам стоило бы больше необходимого внимания уделять вашему сыну.
Дверь захлопнулась. Отец развернулся.
Он было начал отчитывать меня, как сощурился и подошёл вплотную. Мне показалось, что он знает и об остальных деяниях этого дня, и о наркотиках тоже.
Он выглядел так, будто вот-вот собирается мне высказать всё. Но он молчал. Потом он выдохнул и посмотрел мне суровым взглядом в глаза.
- Знаешь… было бы неплохо, если бы ты сегодня переночевал в другом месте. – сказал он мне. Я решил повиноваться.
​
​
Замечаю присланную много времени назад смс от Итачи:
-«Где ты?»



Доктор говорит, что это нормально, что иногда я желаю зла здоровым. Это психология болезни, и в этом нет моей вины. Многие больные втайне желают заболеть окружающим.
Так что это нормально, говорил доктор.
И я не знаю, хотел бы я ему верить, или нет.