Маленький Принц. Предпоследняя.

Обесчещен
За окном изредка проезжали машины, разрывая наступившую тишину мерным гудением двигателей. Свет фонарей лениво сочился через окно, и очерчивал два силуэта на белых простынях. Я все так же стоял, прислонившись к стене и заложив руки за спину, чтобы не дать им воли.
Вы спросите: чего это я так испугался, ведь всю дорогу, пока я повествовал тут, я думал только об этом мальчике, восхищался его фигурой и лицом. Может, меня останавливало именно то, что он был…э…э… мальчиком?
Совсем нет! Я не видел ничего плохого в том, чтобы заниматься любовью с мужчинами, но сам этого никогда не делал. Да, я сидел в тюрьме, но это отнюдь не означает, что я такой….
Но этот мальчик, малыш, будил во мне чувства, ранее мной не испытываемые. И я боялся. Так вот обстояли дела.
Его разгоряченное тело, пахнувшее мятой и цитрусовыми, как свежий альпийский луг, - его бездонные глаза были всего в нескольких сантиметрах от моего лица, - он был прекрасен, как принц из сказки.
По радио тихонечко пели о глубоком дыхании, медленно текущих мыслях и колотящемся сердце, - что-что, а мысли мои были сейчас где-то далеко. Я сглотнул подступивший к горлу комок и заглянул в черноту его глаз. «Все, Наруто, - сказал я себе, - Ты готов».
- Ты правда еще…мальчик?
Он посмотрел на меня с иронией, как будто смотрел на ребенка, не желающего верить в то, что два и два это четыре.
- А ты правда дурак? – таков был ответ.
Потом он положил руку мне на плечо, - как будто мы два старых товарища, распивающих портвейн и ведущих разговор ни о чем, - и скользнул ниже, по груди, животу, пока не уцепился за пуговичку на джинсах. И медленно-медленно потянул меня к кровати, глядя как-то испытывающе. Прямо как хулиган, знающий, что выходит за рамки дозволенного.
- Где ты такому научился? – спросил я.
- В кино увидел, - ответил он и улыбнулся, а потом рассмеялся, - впервые за этот вечер. И мне стало так спокойно, что я тоже рассмеялся, обнял малыша и уложил на лопатки.
Я делал все очень медленно, постоянно сдерживаясь, чтобы не напугать его, не причинить ненужной боли. Целовал его шею и плечи, покрывал поцелуями грудь, прислушиваясь к его тихим всхлипам, все время следя, чтобы ему было хорошо. И вдруг я столкнулся с его широко распахнутыми глазами, и понял, что ему гораздо страшнее, чем мне, что он хватается за меня руками, как за спасательный круг посреди шторма, как будто кроме меня у него никогошеньки нет. Так оно, в сущности, и было. И тут я как-то сразу размяк, внутри приятно потеплело, - и я накрыл его нежные губки поцелуем, самым чувственным и ласковым, на который вообще был способен. В тот момент я понял, что моя матушка, где бы она сейчас ни была, не сможет на меня сердиться, видя, как я счастлив. И как счастлив он.
- Половинка, - я оторвался от его губ на секундочку, чтобы сказать именно это слово. А его губы улыбнулись под моими губами, и его глаза сверкнули в полумраке этой волшебной ночи.
Тогда я вспомнил, как однажды в части, где я служил, были учения. И как мы прыгали с парашютом, и как у меня одного из всего взвода этот парашют не раскрылся…. Как меня поймали в воздухе, сжавшегося в комочек от страха, и как мы упали на скалы, а потом я месяц провел в больнице. Вспомнил, как однажды в тюрьме меня пырнули гвоздем, из-за того, что я отказался стать «девочкой» для местного громилы…. Вспомнил, как однажды заснул за рулем грузовика, переезжая по мосту Неба и Земли, и как чудом остался жив после этого.
Припомнил все это и сказал себе: тебе повезло, Узумаке, крупно так повезло, что твоя плоть и кровь, твои мысли и чувства все еще при тебе, иначе ты бы никогда не испытал бы того, что испытываешь сейчас. И теперь никому не отнять у тебя этого.
Я прижался к мальчику всем телом, ощутил его тепло, и медленно повернул его на бок, - он вздрогнул, когда мои пальцы уперлись в колечко мышц. И посмотрел на меня так испуганно.
Я поцеловал его губки еще раз, успокаивая, одновременно просунул палец внутрь его дрожащего тела. Он застонал, и я поспешил высунуть палец, так как не желал причинять ему боли. Можно и по-другому, - подумал я, но тут мое запястье обхватила тонкая ладошка.
- Продолжай, - горячо прошептал мальчик. И я продолжил: вернул палец, плавно водил им внутри, потом присоединил и второй, - все это время мальчик, блаженно закусив губу, всхлипывал и держался за мое запястье. В последнюю минуту мне, даже, показалось, что он задает определенный темп моим движениям. Больше я не смог сдерживаться. Не нужные более джинсы полетели на пол. Возбужденное сознание запоздало заметило, что совсем нет смазки, но я уже не мог остановиться.
Мальчик сам перевернулся на живот и привстал на коленки. Я прислонился к ягодицам, немного раздвинул половинки и протиснулся внутрь, - спина мальчика выгнулась изящной дугой.
И как же мне было хорошо с ним, - я утонул в теплой неге, руки мои поглаживали бледные плечики, ерошили шелковистые волосы, а он стонал все больше с каждым новым толчком, все громче и громче. Я старался запомнить каждый его вскрик, каждое подрагивание под моими руками.
Для меня перестало существовать все на свете: гад Итачи, долбаные сорок тысяч рю, Орочимару…. Был только горячий кусочек молодой плоти, прижимающийся ко мне бедрами, просящий еще и еще.
Он откинулся на мою грудь, так что я теперь оказался снизу, а он – сверху, сидя ко мне спиной, но такая поза меня не устраивала, поэтому я притянул его к себе, уложив на свою грудь, продолжал интенсивные толчки. В тусклом свете фонарей, стыдливо заглядывающем в окна, я мог видеть, как он одной рукой сжимает простынь, а другой держится за свой член, и понял, что он уже на пределе. Да я и сам приближался к вершине, так что мои движения стали просто стремительными. И в тот момент, когда я достиг оргазма, мальчик закричал так сильно, что, наверное, перебудил весь отель. Струйки горячей жидкости стекали по его стройным ногам, капая на простынь. Его взлохмаченная голова запрокинулась, так что фарфоровое личико оказалось прижатым к моей щеке. Я чмокнул его, как чмокают маленьких деток просто так, за то, что они есть. И он улыбнулся. В этот момент я был абсолютно счастлив.
Неожиданно в дверях послышался «деликатный» кашель.
- Хорошее представление, ублюдки! – взревел Итачи, подлетая к нашей постели. Одним молниеносным ударом он отправил Саске на пол и исчез из поля моего зрения.
Свет лампочек, льющийся из открытой входной двери, загородила мощная фигура Кисаме. Он также быстро оказался возле меня, - так что я ничего не успел сообразить. Следующее, что я увидел, был здоровенный рыбий кулак, отправивший меня в нокдаун.
Очнулся я на полу, лежа ничком, да при том в чем мать родила. Голова трещит по швам. И как она, бедненькая, с семью-то сотрясениями, еще варит? Осторожно, чтобы никто не заметил, я приоткрыл один глаз и, как водится, уперся взглядом в супер-мини юбку Конан. Под юбкой, как и подобает настоящей профессионалке, Конан не носила ничего. Рядом стоял Итачи, куря в долгий затяг и сверкая по сторонам озлобленными глазами. У кровати, упершись ботинком в белые простыни, стоял Кисаме. Я поднял взгляд выше: в лапище здоровяка были зажаты волосы Саске, сам же мальчик нагой висел в воздухе, едва касаясь пола ступнями.
Такая картина предстала передо мной. И я не знаю, о чем шел разговор, пока я был в отключке, но то, что я услышал теперь, меня шокировало.
- Сукин сын, ты меня опозорил! – голос Итачи был спокойным, не смотря на то, что глаза метали молнии, - Я всегда держу данное обещание. И теперь из-за тебя мне придется его нарушить. Что мне теперь прикажешь делать, сопляк?
Саске молча смотрел на брата, без злости, без страха.
- Что мне делать?! – Итачи сорвался на крик. Конан вздрогнула, Кисаме дернул губой, - похоже, ему было не по себе оттого, что мальчик совсем голый.
- Орочимару может и не догадаться, - проворковала Конан. И тут же об этом пожалела: Итачи, развернувшись на пятках, бросил в нее недокуренной сигаретой, которая чуть не попала девице в глаз.
- Орочимару не идиот! Он ме-дик! – Итачи закурил по новой.
Конан, конечно, шлюха отменная, но стерва жуткая, и свою злость привыкла выпускать наружу, а не подавлять. Она приблизилась к висящему в воздухе мальчику и отвесила звонкую оплеуху, да такую сильную, что Кисаме пришлось отпустить паренька, и тот свалился на пол.
- Гаденыш, - процедила она, склонившись над мальчиком, и выставляя напоказ свои прелести. – Надо было дать тебя трахнуть еще в тринадцать!
- Это теперь не имеет значения. Я взял деньги у Орочимару, и теперь я обесчещен, - держатель борделя трагически заломил руки. Кисаме попытался сделать удрученное лицо, - видимо, ему было совестно, что его покровитель обесчещен, - но какая совесть может быть у рыбы?
- Что мне делать?!? – не своим голосом прокричал Итачи, протягивая руки к небу (потолку).
- Кастрируй засранца, - это Конан говорила, видимо, обо мне.
Я отчаянно захотел втянуть все свое хозяйство внутрь, как умеют это делать животные (только в мозгу, перенесшем семь + еще одно недавнее сотрясение, полученное от Кисаме, могла родиться такая идея!). Но я кое-как заставил мысли течь в правильном русле. Думай, - повторял я себе, - думай, Узумаке, пока твои яйца не стали чьим-то брелоком! Плохо было только то, что лежа лицом вниз на полу, нечего особенно придумывать.
Итачи шастал по комнате из угла в угол, погруженный в раздумья, потом резко остановился напротив сидящего на полу Саске.
- Я помечу этого засранца, - твердым голосом произнес он, вытаскивая из кармана брюк раскладной нож – из тех, что с пружиной и лезвием чуть ли не в полметра. Наступила тишина: Кисаме непонимающе моргал глазятами, а Конан открывала и закрывала рот, пытаясь что-то сказать.
- Ты с ума сошел?! – наконец выдавила она.
- Один небольшой надрез на щеке – и все дела. Потом верну его Орочимару вместе с деньгами и скажу: сукин сын меня обесчестил, я его наказал, как следует. Теперь, если хотите, можете пользоваться им бесплатно.
- Испортишь товар!!! – взвизгнула Конан, - Мордашка и задница этого засранца – наш самый большой финансовый вклад!!!
Итачи смерил Конан взглядом униженного аристократа.
- Женщина, ты не понимаешь.
- Ты дурень! – не унималась шлюха.
- Заткни свою пасть! Твой день – Восьмое Марта! – он качнулся в ее сторону, и Конан инстинктивно отступила на шаг назад. Потом выдавила подобие усмешки, и сделала вид, что ей больше нечего сказать. А Итачи бросил нож на постель, рядом с Кисаме.
- Сделай это, - небрежно сказал он, - А потом заставим лежащего красавчика петь, как евнухи.