Таинственный летописец. Глава 5 (В памяти храня)

Мизуки не могла заснуть, лежа на кровати, она невольно вспоминала свою жизнь, те её отрывки, что открывали её сущность. Те события, от которых зависел её выбор в этой жизни. Наконец её сознание утонуло в воспоминаниях.
Этот дом, крытый черепицей, находился между проездом и переулком, выходившим к реке. Полы в доме были неровные, так что все спотыкались. Тесная прихожая отделяла кухню от “зала”, где её злой отчим Оноичи проводил весь день, сидя в соломенном кресле у окна.
Мизуки вставала на рассвете, чтобы не пропустить ранней обедни, и работала до вечера без передышки; после ужина, когда посуда была уже убрана, а дверь заперта накрепко, она засыпала головешку золой и с чёрными чётками в руках садилась у очага подремать. Она была экономна, ела медленно, подбирая пальцем крошки хлеба со стола; этого хлеба в двенадцать фунтов весом, который тайком она пекла только для себя, ей хватало на двадцать дней.
Жизнь ее, как и у многих в ту пору, была оборвана серией трагических событий.
Её отец, каменщик, был убит мародёрами. Мать же, желая прокормить грудную дочь, вышла замуж за нелюбимого Оноичи. Но вскоре и она, не могучи перенести горе, умерла. Оноичи же заставил совсем маленькую девочку выполнять всю грязную работу по дому. Она мёрзла в своих лохмотьях; припав к земле, пила воду из луж; её колотили ни за что ни про что, и в конце концов Оноичи выгнал её за кражу 30 иен, которых она не брала. Идти ей было некуда, но всё же она решила, что другого выхода у неё нет. Выйдя из его дома, она двинулась к мосту, проложенному через реку. Она скромно стояла в сторонке, опираясь на стойку, и смотрела на своё отражение в воде.
По другою сторону шёл парень лет 16, на год старше её, увидев красивую девушку, он решил подойти к ней. Она носила ситцевый платок, сколотый сзади булавкой, чепец, под который она подбирала волосы, синее платье как лунный свет, большие туфли на длинных шпильках и лёгкую кофточку. Он угостил её кофе, пройдя с ней на одну из ярмарок, купил ей косынку. Решив, что она всё поняла, предложил проводить её. Мизуки не знала, куда ей идти, и медленно, периодично посматривая на него, шла вперёд. На краю овсяного поля он повалил её. Она перепугалась и стала кричать. Он ушёл, не сказав ни слова.
Как-то вечером, решив обогнать медленно двигавшийся по дороге в другое селение большой воз с сеном, она задела платьем колесо; и тут она узнала этого юношу.
Он подошёл к ней как ни в чём не бывало и сказал, что она должна ему всё простить, потому что он тогда “козырнул не по чину”.
Она не знала, что ответить, и хотела убежать.
Но он заговорил об урожае, назвал именитых местных жителей; его отец был одним из таких людей. Эко, так что если ей некуда пойти, она сможет устроиться к кому-нибудь на работу.
- А-а!- протянула она.
Он прибавил, что его семья хочет, чтобы он обзавёлся своим хозяйством. Правда его с этим не торопят, да и сам он хочет стать шиноби и намерен выбрать себе жену по вкусу. Она потупилась. Он спросил, не собирается ли она замуж. Она улыбнулась и сказала, что нехорошо насмехаться над ней.
- Да я и не думаю! Ты всем хорошеньким девушкам так говоришь?
- Не всем, только тебе, не знаю, как это объяснить, но я не смог устоять, могу ли я узнать твоё имя?
Она рассмеялась, слегка покачивая своей красивой головой.
- Порядочный человек прежде представится сам, нежели спросит у девушки её имя.
Левой рукой он обнял её; она не вырывалась и продолжала идти; они замедлили шаг. Дул лёгкий ветерок, сияли звёзды, впереди покачивался огромный воз с сеном; четвёрка лошадей тащилась, поднимая пыль. Потом лошади свернули направо. Он снова обнял её и проговорил:
- Меня зовут Хёндайм-но-Дачи, не смейся, чего ты? Прошу, не дразни меня! Что я такого сказал?
Мизуки смотрела ему прямо в серо-голубые глаза.
- Ты такой наивный, - говорила она, понимая, что сама уже не в силах противостоять встречным чувствам. Её тянуло к нему, как его к ней. Мизуки не в силах была сопротивляться.
Около года они жили в одном селении. Она устроилась помощницей одной из хозяек знатной семьи Мури. Каждый вечер они тайком в глубине дворов, за стеной, под одиноким низким дубом, встречались, думая только друг о друге.
Мизуки не была наивна, как многие девушки её возраста. Её сопротивление растопило Хёндайма, и, чтобы утолить свою страсть (а быть может, это у него было искренне), он предложил ей выйти за него замуж. Мизуки боялась поверить ему. В тот вечер он дал ей страшную клятву, о которой она никогда и никому больше не рассказывала. Её было ужасно в такое поверить, что есть ещё люди, которые способны на такое.
Вскоре он принёс ей печальную весть; в прошлом году все селения, все кланы объявили рекрутский набор, и теперь его со дня на день могут забрать на приближающуюся войну; мысль о военной службе приводила его в ужас. Эта трусость служила для Мизуки доказательством его любви к ней, и она ещё сильнее полюбила его. Ночью она удрала к нему на свидание, и Хёндайм мучил её своими опасениями и своей настойчивостью.
В конце концов он объявил ей, что сам пойдёт к старейшине клана Тарадачи, и в следующие воскресенье, между одиннадцатью и двенадцатью ночи, всё ей расскажет.
В назначенный час она побежала к своему возлюбленному. Вместо Хёндайма её поджидал один из его приятелей. Это был Такудо, он объявил ей, что больше ей не придётся встречаться с Хёндаймом. В первой же миссии он был убит вражескими шиноби. Договорив, он молча исчез.
Её охватило отчаяние. Она повалилась на землю, кричала, призывала Бога и, одна-одинёшенька, проплакала в поле до самой зари. Потом она вернулась к хозяйке и объявила, что хочет уйти; в конце следующих двух месяцев она взяла расчёт, завязала все свои пожитки в платок и намеривалась отправиться в провинцию Киото. Для себя она твёрдо решила стать куноичи.
Ровно в четыре часа она выходила из дому, шла по улице, поднималась на холм, отворяла калитку и направлялась к могиле Хёндайма. Над могильной плитой возвышалась колонка из розового мрамора, цепи вокруг плиты ограждали цветник. Под цветами не видно было клумбочек. Мизуки поливала цветы, насыпала свежего песку; чтобы удобнее было разрыхлять землю, она становилась на колени и ещё долго что-то шёпотом говорила, потом же, поднявшись и нацепив на спину сумку, вышла из-за ограды.
Долго идя по дороге и сильно устав, Мизуки свернула вправо, и где-то в поле свалилась с ног и заснула.
Её разбудил колокольный звон - вечерня отошла. Мизуке перестало бредить. Она думала о том, как стать куноичи. Широко встав в поле, она и подумать не могла, что здесь уже вовсю находятся враги. В её грудь воткнулось множество кунаёв, ноздри Мизуки расширились. Она вдыхала воздух с мистическим упоением, потом закрыла глаза. Сердце билось всё медленнее, всё невнятнее, всё слабее – так иссякает фонтан, так замирает эхо. И когда Мизуке испускала последний вздох, ей казалось, что в разверстых небесах она видит лицо Хёндайма.
Но именно он сейчас смотрел на неё своими белыми как снег глазами с тремя красными полукругами вместо зрачка. Они были расширены до самых краёв. Он что-то кричал, но она уже не слышала его слов, для неё это был прекраснейший сон.
Но вдруг чья-то рука коснулась её лба и прикрыла ладонью глаза.
- Темнота, - подумала она, но тут вспышка зелёного света ударила в её зрачки. Дыхание снова возобновилось, внезапно она почувствовала внезапный жар в груди, затем адскую боль, вся её грудь была залита кровью. Она видела над собой лицо Хёндайма, по которому наворачивались слёзы радости, он смотрел на неё и не мог поверить, что она жива.
Мизуки спустя 8 лет не перестала забывать момент её жизни, предрешивший её судьбу, как тогда, сейчас на её лице наворачивались слёзы. Аматэрачи незаметно наблюдал за нею, но не решался ничего сказать, он знал, что за клятву ей дал Хёндайм.
- Эту клятву нельзя разрушить! - подумал он.
Но его внимание к себе Мизуки не замечала, она ещё была под уплывом воспоминаний, всё сильнее сжимая те самые чёрные чётки в руках:
- Жив?! - еле шепча говорила она.
- Жива, жива! - с радостью произнёс Хёндайм.
- Ты жив?! - снова тем тяжёлым голосом произнесла Мизуки.
- Я?! - Хёндайм не понимал, о чём она.
- Да, ты, - бросил Такудо, - я думал, что ты не вернёшься живым и рассказал ей о твоей гибели.
- Честно говоря, я и сам тогда утратил веру. Я расскажу, как всё было.
Выполняя миссию в селении травы, я был схвачен их анбу.
Заявив, что я вражеский лазутчик, они заперли меня в гнусной низкой железной клетке. Ползая в ней на четвереньках, как гиена, я не мог выпрямиться. Одежда на мне истлела, и я связывал конца прорех. Раз в день тюремный сторож наливал в мою деревянную плошку мутной воды, но чаще забывал об этом. Иногда он приводил скованного заключённого, и тот, ругаясь, скоблил крюком грязный пол моей клетки. Подходили родственники других заключённых и со страхом заглядывали ко мне – ведь я был врагом их селения.
Однажды я заметил, что возле клетки, не боясь насмешек и проклятий, стоит девушка. Она положила мне горсть изюму и орехов и отбежала. На другой день она явилась снова, закутанная в длинную до земли чёрную шаль. Девушка бесшумно проскользнула вдоль тюремной стены и принесла мне лепёшки хлеба. Потом, ухватившись нежными пальцами за прутья клетки, она долго, пристально разглядывала меня чёрными непроницаемыми глазами и, наконец, тихо прошептала:
- Помолись за меня!
Я подумал, что она смеётся, и отвернулся. Но на следующий день она снова стояла возле клетки и опять настойчиво повторяла:
- Помолись за меня, чтобы вернулся мой Хорезм, моё счастье!
- Я не умею молиться, да и к чему?
Она рассказала мне одну историю, которая меня слегка удивила, ведь она исполнилась:
- Однажды к нам в деревню пришёл слепой путник, его веки были залеплены горячим воском, но было видно, как глаза под ними вертятся в разные стороны. Увидев меня, он остановился и попросил мою руку, после чего сказал, что через три дня наши шиноби поймают лазутчика. Что лазутчик этот, если сможет бежать, вернёт моего мужа Хорезма. Едва я, узнав, что схватили кого-то, пыталась отыскать старца, но его не было. Этим пленённым оказался ты. Я верю, что он говорил о тебе.
Я обещал исполнить её просьбу. Девушка приходила ещё несколько раз. Для её утешения я говорил, что повторяю молитву каждый день. Однажды девушка – её звали Ясуко - пришла с юношей.
- Да, это он… не знающий не страха, не лукавства. Я помогу ему!
Мы долго глядели в глаза друг другу. Чтобы не погубить себя перед зорко смотревшим на нас тюремщиком.
- Слушай меня, пленник, и делай то, что я говорю. Я принёс три чёрных шарика. Ты их проглотишь. Тогда твой разум улетит далеко отсюда. Там ты встретишь девушку, которую любил в шестнадцать лет.
- А потом, проснувшись, я буду снова грызть железные прутья клетки? Мне не надо такого сна!..
- Подожди спорить, неукротимый, и слушай дальше… Пока твой разум будет наслаждаться сладкими моментами твоей жизни, я скажу твоим тюремщикам, что ты мёртв. Как бы ни было больно, не кричи и не плачь! Иначе тебе разобьют голову катаной… В полночь, когда ты будешь лежать в яме среди трупов и подползут собаки и шакалы, чтобы грызть тебе ноги, я буду ждать тебя с тремя напарниками. Мы завернём тебя в плащ и быстро унесём оттуда в безопасное место. Клянусь, жизнь вернётся в твоё тело, и ты очнёшься.
Случилось так как говорил этот юноша. Благодаря смелой помощи я неожиданно оказался на свободе – измученный, истощённый, но живой. Несколько дней я пробыл у них в гостях, пока мои силы не восстановились, и я не смог сам ходить. После я поверил, что этот ужас кончился, и стремя голову старался тебя отыскать.
Сознание Мизуки ослабевало, картинки прошлого темнели, и наконец, прижав чёрные чётки к груди, со слезами на щеках она заснула.