Орёл, несущий копьё. Арка 1. Глава 8

«…Так странно и неожиданно тяжело — терять одного из «своих». И это не горе, не скорбь, ведь связывала нас отнюдь не дружба, — это чувство сродни тому, пожалуй, которое возникает, когда лишаешься пальца: при каждой манипуляции ощущаешь нехватку, и опустевшее место лишь больше напоминает о ней…»

В зале на нижнем этаже общежития Семёрки было темно, только над роялем горели свечи в люстре. Адлер был здесь один; играя по памяти «Воздух»* Баха, он размышлял над текстом письма прадеду. Благо, новый роман, более короткий, к сожалению, чем предыдущий, был окончен — осталось лишь написать письмо и подобрать начало абзацев истории так, чтобы их первые буквы сложились в послание.

«…За исключением потери Якова, всё идёт хорошо. Меньше чем через месяц мы покинем замок и станем свободны. Товарищи мои продолжают пока пребывать в неведении относительно истинных моих планов и устремлений — ещё не пришла пора посвятить их… Даже Тёмного Лорда мне удалось ввести в заблуждение — хотя, конечно, предосторожности ради стоит не попадаться такому сильному легилименту на глаза слишком уж часто, лучше продолжать общаться через посредников…»

Мелодия кончилась, и он принялся играть её с начала — именно под «Воздух» ему почему-то особенно хорошо думалось. На самом деле, Адлер мог исполнять её практически до бесконечности — пальцы привыкли, и мозг не отвлекался на их движение, получая возможность сосредоточиться на более важных вещах, а лившаяся музыка ласкала слух. Это была одна из немногих вещей, за которые он был готов поблагодарить мать: именно она ещё в детстве усадила Адлера за фортепиано. Поначалу занятия казались мучениями, потому что были навязаны, однако ему повезло с учителем — старый австриец герр Зольберг бесконечно любил музыку и умел научить любить её других.

«…И вместе с тем порой я задаюсь вопросом: кто такой лорд Волан-де-Морт — этот маг, в котором так мало осталось от человека? Откуда взялся, чем занимался он перед тем, как объявил своей целью власть над миром? Да и зачем ему псевдоним? Здесь, мне кажется, только два варианта: либо он боится своего настоящего имени, либо стыдится его. Однако бояться можно бы было, если бы за родовым именем скрывалась дорогая сердцу семья, а Тёмный Лорд не произвёл на меня впечатление существа, имеющего хоть какое-то представление о семейных ценностях. Тогда выходит, родное имя вызывает у него стыд — значит ли это, что он выходец из бедной, или неуважаемой, или отвергнувшей его семьи, или вовсе не чистокровка?..»

Адлер прервал поток мыслей в этом направлении — глупо бы было тратить ограниченное пространство письма на то, чтобы высказать свои предположения о происхождении Волан-де-Морта, хотя и хотелось их с кем-нибудь обсудить. Но увы, собеседников, в которых он был бы настолько уверен, что мог бы предложить столь щекотливую тему беседы, у него не имелось. Так что пока оставалось лишь праздно рассуждать об этом с самим собой.

Слишком уйдя в мысли и музыку, Адлер легко вздрогнул, когда раздался чужой голос:

— Ты играешь её всё утро — может, сменишь уже?

— Так мне лучше думается, — откликнулся Адлер, подняв взгляд на Макса; сколько товарищ стоял там, на нижней ступени лестницы, он судить не брался. — А ты послушать пришёл?

— Хотел поделиться новостью, — Макс подошёл ближе и поставил на пюпитр для нот сложенную пополам утреннюю газету. Заголовок первой полосы кричал: «Чудовищная резня близ Магдебурга — уничтожена целая семья магов!».

— Ну надо же, нам отдали первую полосу, — протянул Адлер, вернувшись к исполнению. — Но долго же, право, тянули.

— Крейтелей обнаружили только вчера вечером, когда какой-то кузен решил без предупреждения заявиться к ним в гости. Отчуждённое существование обернулось ещё одним для них минусом: они до прибытия родственника и мракоборцев почти неделю гнили.

«Какой цинизм», — мысленно усмехнулся Адлер, а вслух спросил:

— Кстати, как продвигается расследование?

— Господа правоохранители, видимо, зашли в тупик: бандиты оказались крайне аккуратны, — иронично ответил Макс и, помолчав немного, довольно-таки резко попросил: — Сыграй уже что-нибудь другое.

Адлер пожал плечами и, дав отзвуку заглохнуть, начал «Песню слёз»*. Прислонившись к роялю боком, Макс сложил руки на груди и вперил взгляд в товарища, словно бы чего-то ждал.

— А что знак? — это был его единственный промах в тот раз — Адлер сам не знал, зачем тогда вырезал семиконечную звезду на стене кабинета, где убил Крейтеля, и беспокоился, как бы эта оплошность им не аукнулась.

— В статье о нём ни слова — насколько знаю, в Министерстве опасаются, что нападение было делом рук некой секты или радикалов, и не хотят делиться этими предположениями с обществом, опасаясь поднять волну паники. Однако вот проблема: не у одного меня есть источники наверху.

— Значит, в скором времени можно ждать вызова к директору, — отстранённо заметил Адлер. Он вновь задумался, прикидывая варианты, а затем сказал: — Дом ведь уже готов, верно?

— Полностью, — подтвердил Макс и заинтересованно прищурился — эта привычка осталась у него ещё с начальной школы. — Полагаешь, может потребоваться срочное отступление?

— Лучше перестраховаться, согласен? — Адлер в последний раз коснулся пальцами клавиш, взял с пюпитра газету и поднялся. — Нам здесь осталась всего пара недель, без большей части вещей вполне обойдёмся.

— Согласен. Я сегодня же отправлю туда свои эксперименты.

— То же надо сделать Аларикусу и Владу; если ситуация пойдёт по худшему сценарию, будет жаль лишиться их результатов. К тому же, некоторые из них получены в обход ряда правил, так что…

— Действительно, в этом лучше не рисковать, — поддержал его Макс.

— Тогда передашь Владу, чтобы сворачивал лабораторию? Я поговорю с Аларикусом, — Адлер не стал дожидаться ответа и ушёл — прекрасно знал, что Макс при всей нелюбви к Владу работу его будет ревностно оберегать, пока та выгодна и приносит пользу лично ему.

В комнате Тода как всегда царил полумрак; тяжёлые шторы были задёрнуты, и свет давали оплывшие свечи в черепах с удалёнными сводами. По стенам были развешаны, как у иного плакаты с любимой квиддичной командой, пожелтевшие пергаменты, исписанные витиеватой латынью или с изображёнными на них вскрытыми телами, зарисовками внутренностей, костей, каких-то схем и ещё раз внутренностей. Здесь были среди прочего и неровные стопки старинных фолиантов с хрупкими даже на вид страницами, заляпанными чем-то тёмно-красным; и покрытый налётом маленький котёл на столе, служивший местом складирования перьев для письма, а также клыков и когтей каких-то тварей; и ну совсем непонятно к чему стоявшее на полке чучело ворона. Адлер никогда не понимал, зачем Аларикусу было устраивать прямо в студенческом общежитии школы этот уголок… «мракобесия» — вспомнилось слово из трактатов по истории магии периода Средневековья; иногда ему даже казалось, что Тод просто наслаждается реакцией на все эти атрибуты входящих к нему людей.

Сегодня Аларикус проводил время за чтением одной из своих жутковатых книг, аккуратно перелистывая пинцетом страницы. Возле стола, за которым он расположился, на стуле был усажен в вольную позу человеческий скелет, уставившийся пустыми глазницами прямо на читающего юношу. Скелет не без юмора был наряжен в парадную мантию и сжимал в зубах трубку.

Адлер прокашлялся, обозначая своё присутствие: стук в дверь был хозяином комнаты благополучно проигнорирован.

— Аларикус, есть разговор.

Они оба повернули к нему головы — и Тод, и скелет. Адлер чуть не отпрянул, едва удержав на лице бесстрастное выражение.

Пауза длилась почти минуту.

— Простите, дедушка Райнхард… — наконец, чуть слышно пробормотал Аларикус, обращаясь к скелету.

Скелет кивнул и вдруг откинулся на спинку стула, запрокинув голову; нижняя челюсть отвисла, и трубка со стуком упала на пол.

— Он хорошо себя чувствует? — едко уточнил Адлер, сытый фокусами некроманта по горло.

Пристально всмотревшись в скелет, Аларикус утвердительно кивнул.

— Да, недурно… — он немного повысил голос — его собеседнику теперь, по крайней мере, не приходилось напрягать слух, чтобы расслышать хоть что-то. — Что ты хотел, Адлер?

— Сказать, что дом, о котором хлопотал Макс, готов. Я хочу, чтобы транспортировка в него вещей, в первую очередь нелегальных, началась как можно скорее. Сегодня к тебе зайдут эльфы, передай им, что сочтёшь нужным; начать, я думаю, стоит с книг. Также имей в виду, что, возможно, нам придётся покидать это место в срочном порядке.

— Понимаю… — Тод покосился на газету, которую Грин принёс с собой.

— Держи, почитай на досуге, — Адлер положил газету поверх фолианта. — Узнаешь хотя бы, что творится в мире.

Аларикус тихо хмыкнул на это и, отодвинув газету, вернулся к книге.

Вызов к директору и в самом деле не заставил себя долго ждать: после лекции по высшей трансфигурации, прошедшей во второй половине дня, преподаватель задержал Адлера.

— Идёмте со мной. Вас хочет видеть директор.

— Почему же, герр Фихтнер? — выйдя следом за учителем из класса, Адлер правдоподобно изобразил удивление. — Неужели что-то произошло?

— Вы мне скажите, — Фихтнер скупо кивнул в ответ на приветствие проходивших мимо школьников, по-прежнему не глядя на спутника. — Почему вокруг вас всегда творится что-то дурное?

Адлер нахмурился.

— Если вы имеете в виде случившееся с Яковом…

— Я сейчас говорю не о гибели Якова Тарбука, — перебил его Фихтнер, — хотя и ни капли не верю в версию, присланную нам с письмом его родителями. Нет; я говорю сейчас о февральской стычке между Викингами и Драконами, об исчезновении книг из Особой секции библиотеки в конце прошлого года, о травмах и проблемах учеников, третировавших Владислава Штайнера, которого вы взяли под покровительство, и прочих подобных «случайностях». Конечно, ни одной нити, ведущей к вам, нет, однако… — он вдруг остановился, повернулся к Адлеру, посмотрел прямо на него — сурово и требовательно. — Хватит ли у вас наглости заявить, глядя мне в глаза, что не причастны ни к одному из этих происшествий?

Адлер выдержал этот взгляд — неужели он, успешно вравший Тёмному Лорду, не стерпит натиск учителя?

— Мне больно осознавать, что вы, герр Фихтнер, единственный преподаватель в этой школе, которого я искренне уважаю, связываете меня с этими отвратительными событиями. Однако оправдываться и пытаться что-то опровергать я не стану — всё равно вы мне, если уже для себя всё решили, не поверите.

Звонок, возвещавший начало нового занятия, уже прозвенел, и коридоры быстро опустели.

Фихтнер раздражённо отмахнулся от с жужжанием вившейся вокруг него мухи.

— Тогда прислушайтесь к словам человека, которого, как говорите, уважаете. Ваши способности, герр Гриндевальд, могут открыть двери, которые захлопнуло ваше происхождение, если только вы не решите растратить их попусту. Вы могли бы многого достигнуть в области трансфигурации, ведь уже сейчас ваши статьи принимаются крупными журналами, — а вы вместо того, чтобы развивать перспективную тему, тратите время на романы, на игры в тайные общества и «высшую справедливость», или кем вы там себя и свою Семёрку считаете. Вы можете стать видным учёным, умом нового века, если бросите, наконец, отвлекаться на пустяки.

На эту тираду Фихтнер не потребовал ответа, просто продолжил путь — Адлер вновь последовал за ним, держась чуть позади, неожиданно взволнованный услышанным. В словах учителя, резких, как удары хлыста, всё же сквозило нечто иное, вовсе не желание отчитать или поучить жизни — участие. Может, даже определённая забота — юноша мало знал об этой стороне взаимоотношений, поэтому не брался судить точно. На мгновение Адлер попытался вообразить будущее таким, каким его хотел видеть Фихтнер.

Он, взрослый и серьёзный, в строгой чёрной мантии, выступает перед огромным залом, в котором ни одного свободного места, с докладом по своему текущему проекту, связанному с манипуляциями с пространством и временем… Или рассказывает классу восторженно внимающих ему детей об этапах развития трансфигурации как науки, а затем начинает демонстрировать превращения, кажущиеся школьникам истинной магией… Но в глазах этого серьёзного человека нет задора, нет наслаждения тем, что делает.

«Нет, это всё не то, не то», — отчётливо осознавал Адлер. Его место — на поле боя, с палочкой в руке, отдающим команды последователям, готовым идти с ним и ради него на смерть. Если и говорить с высокой трибуны — то только перед сторонниками, перед своей армией, вдохновляя людей на борьбу. На борьбу с государственным устройством, где чиновники служат не народу, а себе самим или вышестоящим, считающим себя чуть ли не богами. С идиотическим обществом, тратящим время на междоусобные «кровные» войны вместо того, чтобы обратить внимание на настоящую проблему: чересчур быстро развивающихся маглов, уже сейчас обгоняющих волшебников в техническом плане почти на век. С системой, где магическую науку творят в залах с затхлым воздухом старые чародеи с постными лицами,— долой этот застой! Долой правила аристократического сословья, от следования которым отошли уже даже маглы! В середине века общество ещё не было готово отринуть старый строй и обратиться к новому, лучшему — но сейчас оно наверняка созрело…

Возвышенность отступила, вернулся прагматизм — они приближались к Директорской башне, следовало собраться и приготовиться отражать атаки.

Воздух в кабинете директора казался разреженным, как после грозы. Впрочем, Лихачевич и выглядел так, словно готов был метать гром и молнии — его плотно сжатые губы подрагивали, а в глазах горел недобрый огонь. Сидевший перед его столом Казаков, преподаватель боевой магии, что-то быстро говорил, активно жестикулируя, но оборвал себя, едва дверь открылась, и обернулся.

— Иван Георгиевич, Владимир Русланович, — произнёс Адлер по-русски. — Вы вызывали меня?

— Вызывал, — выплюнул Лихачевич и бросил на стол в сторону юноши несколько колдографий. — Я требую объяснений.

Приблизившись, Адлер взял изображения и посмотрел на верхнее. На нём мракоборец с взволнованным лицом стоял, явно для соотнесения размера, около высеченного на стене знака — семиконечной звезды. На другом тот же знак был приближен.

— Что это такое? — процедил директор. Адлер перевёл взгляд с изображения на него. Удивительно, как человека, от которого за милю разит Тёмным магом, допустили до преподавания?

— Звезда мага, — Адлер аккуратно положил колдографии обратно на стол и продолжил тоном хорошо выучившего урок студента: — Этот символ использовался магами со времён Вавилона и Древнего Египта и до сих пор не утратил своей…

— Хватит паясничать! — прикрикнул Казаков, стукнув кулаком по столешнице. — Эти колдографии с места убийства, Гриндевальд, массового и жестокого убийства! Это не повод для шуток!

— Простите, Владимир Русланович, я не знал, — вопреки оптимальному сценарию, да и просто здравому смыслу, Адлер не опустил пристыжено голову с чувством глубокой вины, а продолжил смотреть на преподавателя. — Однако, боюсь, я не понимаю, почему вы показываете их мне.

— Мракоборцы прислали в школу эти снимки с вопросом, знаем ли мы, кто данный символ использует, — Фихтнер встал возле директорского стола и легко опёрся на него рукой. — У них, насколько нам известно, уже есть на примете несколько групп радикальной направленности, и мы не уверены, что стоит включать в этот список ваш студенческий кружок. Как вы считаете?

— Разумеется, что не стоит, — отозвался Адлер максимально бесстрастно. — Разве можно ли всерьёз предполагать, что объединение школьников в состоянии сотворить нечто подобное тому, о чём вы рассказываете?

— Вы всё говорите верно, — кивнул Фихтнер, — однако для того, чтобы полностью исключить такую вероятность, а также чтобы не утруждать и без того загруженных работой мракоборцев, мы сами просмотрим ваши воспоминания и ваших товарищей о тех двух днях, когда Семёрка отсутствовала из школы неделю назад.

— Наши воспоминания? — в тоне Адлера всё-таки проскользнуло возмущение.

— Вы верно расслышали, — Фихтнер махнул палочкой и сотворил из воздуха склянку, протянул её юноше, однако тот не спешил её брать. — Давайте же покончим с этим поскорее.

— Ну, Гриндевальд, чего ждёте? — поторопил его Казаков.

Адлер посмотрел на каждого из них по очереди. На Казакова, выпрямившегося в кресле, напоминавшего сейчас гончую в стойке; на Фихтнера, требовательно протягивающего сосуд; на Лихачевича, прищурившегося, ожидающего ответа. В голове тихо зазвучала утренняя мелодия, и он осознал, чего ему так не хватало в последние дни: воздуха, ясности мысли, свободы.

Принять решение было несложно.

— Нет, — решительно ответил он. — Согласно уставу школы, вы не имеете права просматривать воспоминания студента без его на то согласия, исключая те случаи, когда студент обвинён в чём-то Министерством магии и на просмотр его воспоминаний выписан ордер. Так вот, я своё согласие не даю, как не даёт и остальная Семёрка.

— Осторожнее, Гриндевальд, — процедил Лихачевич, явно закипая. — Всему есть пределы, моему терпению в том числе, и наглость лишает меня его быстрее всего прочего.

— Это не наглость, а лишь знание своих прав, — парировал Адлер, теперь уже откровенно насмехаясь.

— Пока вы в моей школе, права у вас лишь те, которые я позволил иметь! — неожиданно взвился директор. — Вы, студенты, слишком много стали себе позволять!

— Слышал бы вас Попечительский совет! — фыркнул Адлер. Как же он устал притворяться, как устал сдерживать нрав и подыгрывать режиму! Zum Teufel!*

— Герр Гриндевальд, довольно! — одёрнул его Фихтнер, но юноша проигнорировал окрик.

— Напомните мне, Иван Георгиевич, когда и кем вам было дано право устанавливать в Дурмстранге диктатуру с собой во главе, а не руководить школой в рамках её правил?..

— Молчать! — рявкнул Казаков и, рывком вскочив, направил на Адлера палочку, но тот уже выхватил свою — они так и застыли, целясь друг в друга. Лихачевич тоже встал.

— Даю последний шанс, Гриндевальд: извинись и отдай воспоминания, — медленно проговорил он, но глаза явственно говорили о неизбежности расплаты.

— И не подумаю! — дерзко ответил Адлер и вышел из кабинета. В спину ему полетели слова — юноша знал русский достаточно хорошо для того, чтобы понять, насколько ему удалось вывести директора и Казакова из себя.

На душе было удивительно легко и приятно, и Адлер, не сдерживаясь, улыбнулся. Вот ради чего стоило затевать всё это — ради чувства эйфории после выигранного боя!.. Хотя нет, настоящий бой ещё впереди: Лихачевич, слишком любящий свою власть, не оставит безнаказанным посягательство на неё.

Адлер сорвался с места и побежал к своему общежитию — времени было мало, возможно, очень. Удачно никого не встретив, он миновал коридоры правого крыла, пронёсся по крытому переходу, миновал холл общежития и нижний зал — и на верхней ступени лестницы чуть не столкнулся с Петаром.

— Адлер! — рефлекторно отшатнувшийся Петар оглядел его с головы до ног. — Что за забег?

— Георг видел, как Фихтнер вёл тебя в сторону Директорской башни, — сосредоточенно произнёс Макс; рядом с ним стоял младший брат, задумчиво и несколько флегматично глядя на вновь прибывшего.

— Георг, возвращайся в своё общежитие как можно скорее и делай вид, что тебя здесь не было, — отдышавшись, потребовал Адлер.

— Хорошо, — юноша понял серьёзность происходящего и без лишних слов удалился. Адлер повернулся к остальным.

— Лихачевич потребовал наши воспоминания о днях отсутствия, я отказал, что ему не слишком понравилось, — вкратце пересказал он случившееся. — Также в пылу дискуссии мы оба позволили себе перейти черту, так что теперь визит директора сюда — лишь вопрос времени, причём ближайшего.

— Значит, уходим? — из кресла поднялся Деян.

Адлер кивнул.

— Причём немедленно.

— Ну, немедленно не получится, — заметил Макс. — Моя лаборатория вывезена полностью, но Тод и Штайнер ещё возятся.

— Пойду подгоню Влада, — сказал Петар и быстро вышел.

— Я к Тоду, — сказал Деян; после гибели Якова он сделался ещё более немногословным и мрачным, чем был всегда.

— Я усилю щиты, — Адлер вновь извлёк палочку. — Макс, сможешь запечатать камины так, чтобы никто не смог проникнуть сюда, но мы могли ими уйти?

— Сделаю, — лаконично ответил Макс и поспешил к камину.

Адлер вновь сбежал на первый этаж и, направив палочку на дверь, стал плести сеть барьеров, укрепляя и без того неплохую защиту. И всё же добавлял он не самые сильные щиты — подозревал, что энергия может ещё пригодиться для боя, а охранные чары высокого уровня слишком энергозатратны.

К тому времени, как в зал спустился Макс, чтобы запечатать находившийся здесь камин, Адлер закончил и присел на табурет перед роялем. «Жаль оставлять, — подумал он, проведя пальцами по клавиатуре, вызвав целую гамму звуков от высоких до самых низких. — Сломают или бросят в чулан». Взмахом палочки он в разы уменьшил инструмент и, сотворив идеально подходящую по размеру коробку с плотными стенками, поставил рояль в неё и убрал в карман.

— Это последний, — закончив, сообщил Макс, обернувшись. — Что теперь?

— Ждать, — Адлер раскрутился на табурете, запрокинув голову. — Только ждать…

Макс подошёл ближе, создал стул и сел напротив — хладнокровный, сосредоточенный, готовый, кажется, ко всему.

Развитие событий не заставило себя ждать — не прошло и пяти минут, как сначала в переходе, а после и в холле сработали сигнальные чары, и в дверь словно врезался камень — впрочем, нет, это был всего лишь чей-то кулак. Защита сработала, раздался тревожный звон, и посетителя отбросило назад. Юноши одновременно поднялись и достали палочки.

— Жаль, немного не хватило времени, — негромко произнёс Адлер. — Мы можем отступить через дом твоей семьи на Буяне? Уходить через «Буревестник» или тем более «Нору» рискованно.

— Конечно, — кивнул Макс, покосившись на дверь, за которой пока было подозрительно тихо. — Пускай остальные отправятся туда, как закончат; когда все соберёмся, я сделаю портал в…

— Гриндевальд! — раскатистый рёв, в который превратился магически усиленный голос директора, раздался из-за преграды. — Приказываю немедленно открыть дверь!

— Сообщи остальным, — попросил Адлер и поднёс палочку к горлу. — Сонорус! Боюсь, я вынужден отклонить вашу просьбу!

В дверь с наружной стороны ударили какие-то чары — защита вновь зазвенела, на этот раз громче и тревожнее.

— Это последнее предупреждение! — рявкнул Лихачевич. — Открой, иначе мы войдём сами!

— Удачи в попытках! — задиристо откликнулся Адлер. — Квиетус! Ну что?

— Им нужно ещё минут семь-десять, — ответил Макс, захлопнув блокнот. На дверь вновь обрушились чары, на сей раз куда более мощные — даже стены содрогнулись.

— Минут пять защита точно выдержит, — констатировал Адлер, задумчиво проведя рукой по волосам. — Если решат не ломать, а вызвать Бергмана, чтобы снял — все десять, — продолжил он под грохот новой атаки. — Но сомневаюсь, что Лихачевич станет ждать.

— Тогда будем готовиться к бою, — пожал плечами Макс и стал чертить палочкой на полу перед входом взрывную руну, активирующуюся при механическом воздействии.

— Останешься? — удивился Адлер, машинально наблюдая за его действиями.

— Останусь. Если защита падёт раньше, тебе может потребоваться помощь.

Словно в подтверждение его слов атаки на барьер участились, теперь следуя непрерывной чередой. Канонада была, словно от залпов пушек, и даже стены внутри общежития дрожали под этими мощными атаками — всё-таки преподаватели Дурмстранга были далеко не слабыми магами. Барьеры продолжали держаться — вот уже они три минуты выстояли, четыре, пять… Однако подтверждения отступления от товарищей всё ещё не было, а щиты, Адлер чувствовал, уже начинали давать трещины — юноши подлатал их, выиграв ещё пару минут.

Но вот на барьер обрушилась мощнейшая атака — она была такой силы, что затряслась, казалось, вся скала, на которой стояло здание. C потолка посыпалась штукатурка, пол заходил ходуном, и Адлер едва удержал равновесие. В тот же момент дверь слетела с петель, и в клубе дыма в комнату ворвались учителя, всего человек пять. Замелькали вспышки, метящие в студентов, которые мгновенно укрылись щитами, а затем кто-то, в ещё не осевшей пыли и дыме было не разобрать, наступил на руну — настроенный взрыв был не слишком сильным, но вывел из строя двоих. В тот же момент Макс ловко заблокировал чары Фихтнера и попытался атаковать Бергмана — учитель защиты оправдал свою должность, укрывшись отличным щитом. Сам Адлер увернулся от двух подряд оглушающих, отклонил разоружающее и выстрелил стрелой из Тёмной энергии в корчившегося на полу раненного Казакова. Лихачевич отвлёкся на защиту коллеги, и это дало Адлеру время сотворить целую свору собак и натравить на директора — приём противника из прошлого боя показался ему интересным.

Пользуясь тем, что Лихачевич временно занят, Адлер быстро оглушил тянущегося к палочке Казакова и поддержал атаку Макса, но оба практически мгновенно вынуждены были поднимать мощнейшие щиты — Фихтнер ударил целым пучком молний, бивших в барьеры, и в стены, и в потолок, круша всё, до чего дотягивались. Прямо-таки вцепившись в дрожащую палочку, Макс продолжил удерживать фронтальный щит, а Адлер прикрыл их обоих сверху — с потолка полетели сначала мелкие, а затем и весьма крупные камни. Положение спас неожиданно появившийся Деян, бросивший в Фихтнера ударным — атаку Бергман заблокировал, но и Фихтнер отвлёкся, что дало Адлеру и Максу под прикрытием серии заклинаний отбежать назад и встретиться с товарищем.

— Остальные ушли, — коротко сообщил Деян, попутно послав заклятие в уже разобравшегося с псами Лихачевича.

— Тогда и вы тоже поспешите, — Адлер отрывисто кивнул на камин, находившийся в нескольких метрах за их спинами. — Я прикрою. Протего тоталум! — магическая стена разделила зал, и в неё тут же полетели чары.

Деян без слов подчинился и, установив возле камина заглушку, чтобы противники не могли слышать называемый адрес, бросил в камин летучий порох и исчез. Макс помедлил; достав из кармана галлеон, он коснулся его палочкой. «Портус!» — монета засветилась на миг синим, и он кинул её товарищу — тот поймал, а Макс шагнул в изумрудное пламя и переместился.

Как раз в этот момент барьер пал, не выдержав натиска. Адлер защитился от первой волны атак, бросил Секо в Лихачевича и активировал портал.